- Почему это? У меня был брат, названный в честь деда, Федором. Больной с рождения, но очень добрый и умный мальчик. Он умер в войну. Сестра Наташа, она стала нейрохирургом. И сестра Маруся. Она окончила геологический факультет МГУ. Правда, с трудом – ее два раза исключали за фамилию.

- Интересно, за что же?

- Из-за того, что Ленин как-то резко высказался по адресу деда как члена кадетской партии. Папа пошел по стопам своего отца. Был известен в адвокатской среде своей искренностью и смелостью. Брался за очень сложные дела. Два дела, которые он вел, закончились оправданием для его подзащитных и исключением его самого из членов адвокатуры. В одном случае он защищал человека, заявившего, что мы победили сильнейшую армию в мире («а это было действительно так», - уверял он суд), а во втором - капитана, обвиненного в том, что он якобы продал врагу чертежи «Катюши». «Это – просто глупость! Да если бы он это сделал, то у немцев «Катюша» была бы!»

Мы всегда жили трудно. Но тут в послевоенное время до какой бедности мы дошли, я понял, тогда увидел, что папа взял том речей Федора Никифоровича и пошел его продавать. Но от своих убеждений он так и не отказался, и через пару лет был восстановлен в звании адвоката. Для меня его принципиальность стала настоящей школой. Я так жалел его, этого честнейшего человека, я так его любил…

- А маму?

- Особенно. Она была поразительным человеком. Папа познакомился с ней, простой крестьянкой, в поместье своего отца и был навсегда пленен ее добрейшей душой, глубокой внутренней культурой, безошибочным чутьем на людей. Ее жизненной силой, позволившей провести семью через трудности революции, Гражданской и Отечественных войн в последующие годы. Только ее любовь, мудрость и слезы, бывшие самым страшным наказанием, отвратили и удержали меня от всего плохого и опасного, что столь щедро предоставляла улица. Вообще меня никогда не наказывали, не шлепали даже. В самых сложных ситуациях мама только говорила: «Ты просто помни, сынок, что тебе надо вести себя так, чтобы ни нам, ни твоим предкам не было за тебя стыдно».

- И, так любя этих людей, вы взяли фамилию Плевако?

- Когда пришло время получать паспорт, мои деликатнейшие родители предложили: «Может, ты хочешь взять фамилию Верещагина?». Восемнадцать лет прожить счастливо Плевако и вдруг отказаться? Этого я не мог и не хотел. И во время учебы в университете и работы на Московском радио, крупнейшем Иновещании в мире, на котором я прошел путь до его руководителя, мало кто знал о моем родстве с великим художником, хотя, естественно, я его не открывал. Главное, я считаю, было всегда помнить, что силой обстоятельств мне повезло: я – внук двух великих людей России, и это обязывало к очень многому.

- Знаете, у меня в жизни был один очень тяжелый день. Утром я узнал, что умерла моя последняя сестра Наташа Плевако и теперь у меня осталась только ее дочь, моя любимая племяша. А вечером того же дня ушел из жизни отец – это семья Верещагина. В один день двое похорон, двое поминок…

- Да, будто сама судьба подбросила вам такой тяжелый символ.

- Вот вы спросили о каком-то возможном напряжении? Да почему?

- Александр Сергеевич, дорогой, вы что, не знаете, что наша страна сегодня на первом месте по разводам? Что у нас 700 тысяч сирот, и даже при живых родителях. Что после кампанейщины, когда быстро этих сирот разбирали по семьям, идет обратная волна – возвращение несчастных туда, откуда их взяли? А ваша история звучит как идиллия.

- То, что кажется идиллией, на самом деле норма - то были истинные интеллигенты

- Александр Сергеевич, а это правда, что вы, спустя 100 лет после гибели деда Василия Верещагина, получили из-за него инфаркт?

- Правда. Только, конечно, не из-за самого дела, а из-за клеветы на него. В очень популярном тогда журнале Огонек» была опубликована чудовищная заметка о нем «Смерть минус живопись».

- Кому-то не понравился художник Верещагин? Но право каждого человека любить или не любить художника – разве не так?

- Да при чем тут любовь-нелюбовь? В заметке была явная клевета. Дед Верещагин не только в России, в мире был признан великим художником. Но великих художников немало, он первым из великих показал людям страшную картину войны, ее ужасы, страдания, ее катастрофу, призывая человечество исключить войны, как способ разрешения конфликтов. Это благороднейшая и ныне актуальнейшая цель в заметке была игнорирована. Признавая, что художник свои этюды рисовал буквально под огнем, журнал сначала подкинул огромной читательской аудитории подленькую мыслишку о том, что «при этом он испытывал тайное удовольствие». А потом уже выступил с открытым забралом, бессовестно, безапелляционно заявив, что – вы только послушайте! – Верещагин «совсем явный некрофил». Вот вам и инфаркт.

- Ничего себе…

- А как вам такой пассаж? «Как поется в известной песне, «кто хочет, тот добьется» в конце концов, Верещагин добился того, к чему неосознанно стремился, - погиб, утонул во время Русско-японской войны». Не кощунственно ли о сотнях погибших моряков знаменитого броненосца «Петропавловск», нарвавшегося на вражескую мину, среди которых был мой дед, рядом с адмиралом Макаровым, делая зарисовки для будущих картин, сказать небрежное «утонули»?

- Я прочла объяснение автора заметки в суде. Подтверждая свою позицию о некрофилии, как можно сказать такое: «Он поехал на войну с Японией, хотя находился в трудных материальных условиях, имел молодую жену и троих малолетних детей»? Тогда и в Великую Отечественную никто не должен был идти на фронт из-за бедности и наличия детей? Полная неспособность понять великие цели, благородные мотивы. Против «Апофеоза войны» - апофеоз пошлости.

- Да. Мещанская, обывательская мораль. До конца жизни не забуду эти гнусные оскорбления моего дела – гордости России.

- Знаете, такое живое, кровное отношение к человеку, которого вы даже не видели, поражает…

- Да почему? По-моему, это норма для каждого внука, как норма для каждого человека не проходить мимо подлости. Но мое требование к журналу признать клевету в адрес деда не было принято.

- Сказали, что я настаиваю на том, чтобы Верещагина оценивали «восторженно-некритически, как в годы советского официоза». Я им: «Да эти оценки были даны еще современниками деда Стасовым и Тургеневым, Мусоргским и Третьяковым, Репиным и Ференцем Листом и многими другими». «У нас теперь свобода слова», - отвечают. Каждый что хочет, то и пишет. Но еще ведь Герцен предупреждал, что под солнцем не только трава зеленеет, но и зловоние поднимается из сточных канав.

- Это зловоние приходится нам вдыхать ежедневно. Живем между жерновами пошлости и агрессии.

- Ну как тут можно не заболеть сердцу? И я подал в суд иск о защите чести и достоинства деда.

- Плевако защищает Верещагина. Каково звучит!

- Я возглавляю благотворительный фонд сохранения наследия В. В. Верещагина и в Гильдии адвокатов – член комиссии по награждениям.

- Суд я выиграл.

- Здорово!

- Сегодня, увы, это было бы уже невозможным.

- Почему?

- Потому что сейчас все те пакости, против которых я воевал, уже не оскорбление – так понизился порог стыда, брезгливости, достоинства, чести.

- Александр Сергеевич, а это верно, что ваш суд – внука в защиту деда – первый в нашей судебной практике?

- Да. Это так.

- А недавно был второй: внук Сталина подал иск в защиту деда, считая, что ни кровавых репрессий, ни Катынского дела не было. Суд он проиграл, но любопытно, почему именно сегодня был подан этот иск. Уловлен подходящий момент? Человек почувствовал, что сегодня можно и выиграть? Ведь почти половина населения тоскует по тирану!

- Что вы хотите, если 40 процентов этого населения за год прочли только одну книгу! Это президент Медведев сказал. Что остается - телевизор? И что эти люди там видят?

- Как-то прошел цикл передал, который я назвала (писала об этом в газете) «эксгумация политических трупов». О палаче Берии – какой он, оказывается, был замечательный отец, пример для многих. О бывшем министре обороны Устинове, каким добрым человеком был. А о том, что этот «добрый человек» спокойно подписался под решением начать войну в Афганистане, сказано, что это так, маленький недостаток, который «не перевешивает его достоинств». А передача о Дзержинском, при котором появился первый наш концлагерь, знаменитые Соловки, кончается призывом Маяковского к «юношам, обдумывающим житье», брать пример с товарища Дзержинского.

- Да пример надо брать с тех предков, которые несут высокие, гуманитарные ценности! Их много в нашей истории. Хотя, они, быть может, и не великие исторические деятели.

- А что вам, Александр Сергеевич лично, дорого, в первую очередь, в ваших предках?

- В Василии Васильевиче Верещагине меня поражает необыкновенное чувство собственного достоинства. «Мне нельзя приказать, меня можно только попросить», - сказал он в присутствии Николая Второго. Я написал и опубликовал исследование «В.Верещагин и царские особы». Власть не любила его - в своих картинах дед показывал ужасы войны и на примере русского войска. Вот мы нередко произносим иронически «На Шипке все спокойно», когда причин для спокойствия вовсе нет. Но далеко не все знают, что это название картины-триптиха Верещагина. Стоит одинокий, усталый, измученный часовой, и его постепенно заносит холодным колючим снегом… Деда обвиняли в отсутствии патриотизма. А он считал, что любовь к родине включает и правду о ней. И потому страстно любя Россию, мечтая о том, чтобы его работы остались в России, стал вынужденным эмигрантом. Но ни разу не прогнулся перед властями, гордился: «В моих картинах нет фальши».

- И Плевако ведь говорил: «Я не лгу».

- Защищая людей, он не отрицал вины, если она была. Но главным для него было разобраться в человеке: в причинах, мотивах его проступка. В самой его личности. Знаменитое дело знаменитого мецената Саввы Мамонтова. Он, железнодорожный магнат, был обвинен в растрате. Плевако признает этот факт «Но рассудите, - обращается дед к присяжным, - что ж тут было? Преступление хищника или ошибка расчета? Грабеж или промах?». И заканчивает речь так: «Если верить духу времени, то «горе побежденным!». Но пусть это мерзкое выражение повторяют язычники, хотя они и называли бы себя православными и реформаторами. А мы скажем: «Пощада несчастным!» Присяжные вынесли оправдательный приговор, что с одобрением было встречено всем обществом.

- Это уже не просто судопроизводство – уроки нравственности. Скажите, Александр Сергеевич, а у вас есть фамильные ценности?

- Так это все то, о чем только что я вам рассказывал.

- В данном случае я имею в виду нечто вещественное. Какие ожесточенные споры